Листовка, инкриминируемая Андрею Кутузову, вынесена на суд общественности

Уже нанесенный ущерб никто не обсуждал, понятно, что он есть, обсуждался вариант с сегодня заключаемым договором с целью накрутить дополнительные убытки.

Не исключаю также, что такие договры у кендера уже есть, но если он их предъявит при калькуляции ущерба, ему покажут вот это самое обсуждение, где некто предлагал ему заключить такие договоры уже после изъятия имущества, понятно, что он заявит, что не может отвечать за советчика, который о фактическом положении не знал и не мог знать, и тем не менее советчик уже создал дополнительные трудности, так как придется представлять доказательства, что договры заключены до изъятия, и с последующими советами никак не связаны.

Еще раз, про суд, мудрый или не мудрый, пристрастный или беспристрастный.

Самое дурное дело, это начинать философствовать, какой у нас суд, в тот момент, когда надо всё внимание сфокусировать на совершенно другом - на том, всё ли сделано для защиты своих интересов, то есть все ли заявления сделаны, все ли ходатайства заявлены, не в этой теме надо обсуждать качество судейского корпуса в условиях самодержавия.

И опыт граждан ничего не стоит, если они пытались выбивать слезы умиления, никаких эмоций при защите своих интересов в суде быть не должно.

Технически тут две схемы:

1. Кендер никому ничего в суде не доказывает, руководствуясь презумпцией невиновности, то есть бремя доказывания всегда лежит на обвинителе, доказывать должен он и только он.

2. Кендер подает заявление в прокуратуру по признакам фальсификации доказательств, и в данном заявлении он тоже не обязан доказывать факт фальсификации, он лишь сообщает о событиях явлениях, дающих повод так полагать, никого персонально из следствия он тоже указывать не обязан, все это, то есть собирание дальнейших доказательств и определение круга фигурантов, это всё есть обязанность прокуратуры.

Почему не только первая схема, но и вторая.

Только первая схема работает как раз при отсутствиии признаков 303-й или иных статей УК РФ, то есть когда следователь всё делает, по мнению подозреваемого, грамотно и аккуратно. В этом случае ему предъявить просто нечего.

Когда появляются признаки того или иного преступления, в принципе это плюс подозреваемому, но только в случае, если он не на публику будет вещать, де, "Ратуйте!", а подаст заявление в прокуратуру, то есть полностью использует в своих интересах промах следствия.

Но тут одно из двух, либо признаки сильно притянуты за уши, то есть сплошная паранойя и конспирология, высасывание из пальца, либо доказательства, или весомая для суждения о наличии признаков их часть, лежат на поверхности, прокуратуре практически ничего не надо добывать, ей заявитель всё приносит готовым, и кроме прокуратуры все прочие субъекты правосудия также видят очевидность представленных доказательств или их части.

Если я правильно понял, у кендера как раз второй случай, то есть существует группа граждан - бывших участников того митинга, готовых достать из домашних письменных столов нерозданные листовки с первоначальным текстом, и эти листовки действительно создавались на одном принтере и взяты из одной - двух купленных тогда пачек бумаги, а сами участники готовы свидетельствовать в пользу именно первоначального текста.

На этой стадии больше ни от кого ничего не требуется, поскольку теперь всё внимание обращается на путь появления второго текста, по мнению заявителя - подложного.

Тем самым полностью отрезается путь для отступления, следователь больше не сможет просто не убедить суд в виновности кендера с оправдательным приговором как всеобщим хеппи эндом, не предъявить ясных источников появления второго текста означает довершить начало дела против следствия по 303-й.

То есть всё сведётся к тому, как возник "второй" текст. И теперь это должен быть трижды понятный путь появления. Скажем, таким неопровержимым путем могло бы стать следующее. Следователь при обыске, грубо говоря, зашел бы с понятыми в квартиру, у них на глазах включил бы комп и принтер, ничего из флэшек или дисков никуда не вставляя, на глазах у понятых нашел бы на экране файл, отправил бы его в печать, на полученном листке с текстом выделил бы некие самые одиозные места, и попросил бы каждого из понятых своим почерком воспроизвести в протоколе несколько выделенных фрагментов, приэтом подозреваемый не имел бы в ходе обыска никаких замечаний, был бы согласен с тем, что никто никаких флэшек перед распечаткой текста в комп или принтер не вставлял, сам комп он бы не объявил, как несколько часов назад принесенный из пользования третьими лицами, предъявленный понятым распечатанный текст прокомментировал бы, как ему известный, со всеми выделенными фрагментами.

Вот примерно так должно выглядель неопровержимое появление вменяемого текста. Если что-то было сделано не столь аккуратно, то вполне может оказаться, что источник появления текста какой-то неочевидный, а это и есть хорошее и ясное дополнение по признакам 303-й.

Вот как-то так, если на вскид.

Пардон, тут еще деталь, обязан закончить мысль.

Вышесказанным путем можно неопровержимо доказать факт наличия в компе кендера некоего нехорошего текста, но это не будет доказательством изготовления и распространения. Теперь также грамотно следует представить доказательства именно того факта, что распространялся именно этот самый текст, который запротоколирован при обыске. И вот тут будет основная сложность, агентура вполне может выступить пособниками фальсификаторов, только куда теперь деть готовность группы свидетелей утверждать прямо противоположное, с представлением первоначального текста листовки теми из них, у кого он остался. Если возвращаться к неопровержимости доказательств, то задерживать распространителя следует именно в момент распространения, сразу протоколируя распространяемый текст. И следствие не имело никаких препятсявий для такого задержания. А получив какой-то там текст на митинге, именно агентурным путем, затем несколько месяцев этот текст мусоля в кабинетах, делая с ним всё, что угодно, переписывая его на десять раз, его уже невозможно использовать в качестве неопровержимого доказательства вины.